Марио Ботта: пять мыслей об эмоциях и тотальных переменах
Ученик Карло Скарпы и Луиса Кана, мастер выразительных геометрических форм, певец камня и бетона, Марио Ботта (Mario Botta, 1946) — архитектор, построивший более 800 зданий по всему миру. Он рассказывает о принципах работы, учетелях и чувствах.
В эпоху тотальных перемен Я — плод трансформаций нашего мира, я прожил все перемены вместе с ним. Я — свидетель настоящих социологических и технических революций, начиная с 60-х, помешанных на феминизме и покорении космоса. Меня сформировал этот мятежный дух. Мое поколение живет, балансируя между великим прошлым и будущим, которое мы сами должны создать.
С одной стороны, мы сами продукт авангарда, и с другой нам же нужно найти способ критиковать его, поскольку важно движение вперед. Мы жили в эпоху тотальных перемен, и не просто перемен — а очень скорых перемен. Такой скорости раньше никогда не было.
Нас учили великие мастера, но потом нам пришлось действовать самостоятельно. И большинство оказалось в смятении и не сумело приспособиться к новой ситуации: если окинуть взглядом современную архитектуру, очевидна некоторая потерянность, замешательство.
Церковь Иоанна Крестителя в Моньо. 1986-1998. Швейцария. Интерьер.
Почти все архитекторы нынче — это художники. Они потеряли способность следить за целями самой архитектуры и действуют в соответствии с правилами других дисциплин. Можно даже сказать, что они продолжают подрывать архитектурные устои и правила, хотя в этом давно нет такой необходимости. И разрушение основ обернулось против них же самих. Архитекторы должны критически реагировать на сложившееся общество потребления. Ведь все сейчас продается, включая саму архитектуру. А мне не хотелось бы, чтобы она редуцировалась до потребления.
Церковь Иоанна Крестителя в Моньо. 1986-1998. Швейцария
О функционализме Функционализм — такой же вид архитектуры, как все остальные, он появился, чтобы решать конкретные задачи. Но в нем мало самого существенного для архитектуры. Он не оперирует с такими категориями, как память, история. К примеру, почему мы предпочитаем исторические города? Почему человек между Роттердамом и Венецией выберет скорее Венецию? Вовсе не потому, что это более функциональный город, что в нем удобно, теплее и быстрее добираться до работы. Просто в нем больше памятных отсылок к культуре. Это интересный феномен, почему города мертвые интересуют всегда больше, чем живые, развивающиеся по законам глобализации. Архитектура и пространства становятся элементом идентичности, укорененной в прошлом. Хорошая архитектура всегда превосходит свою функцию, ее нельзя оценивать по тем же критериям, что и предметы, которые сначала используют, а потом выкидывают.
Архитектура производит эмоции. И они гораздо более сильные, чем рассуждения об архитектуре только в технологическом измерении. Запомните еще раз: архитектура — это эмоции. Поэтому мне очень нравится то современное движение, где заметна тенденция возвращения к ремеслу. И главное, на чем сейчас должны делать акцент в университетах — это человечность, а не технические характеристики архитектуры. Это может все изменить.
Новый корпус театра La Scala по проекту Марио Ботта
О Ла Скала Расширение знаменитого театра бурно обсуждалось в Милане. В 2002 году Ла Скала был закрыт – стоял вопрос безопасности, поскольку в том виде здание уж не могло существовать. И когда пригласили меня, я прежде всего начал думать о роли театра в современном обществе. Театр до сих пор — лучшее место, чтобы вместе мечтать, наблюдая за великими трагедиями и драмами. Но театр — это не здание. Театр больше похож на описание, сказку. И поэтому его лучше всего сравнивать не со стенами, а со сценической машиной и механизмами, находящимися внутри сцены. И пока шла работа по реставрации и реконструкции Ла Скала, я все время думал об этих театральных превращениях. «Нет способа проявить большее уважение к старому зданию кроме как сделать его полностью современным», — говорил мой учитель Карло Скарпа.
О Карло Скарпа и Луисе Кане Скарпа был моим тьютором во время учебы в Венеции, и он оказал на меня огромное влияние. Он объяснил современным архитекторам важность ремесленной традиции мастеров Возрождения. Он наделял материалы такой выразительностью, как никто кроме него больше не умел. С этой точки зрения он — настоящий визионер. Но мне кажется, что его чувство пространства было не таким идеальным, как чувство материала. Поэтому я бы скорее сказал, что в этом смысле он был меньше архитектором, и больше художником. В том смысле, что он обладал восхитительной восприимчивостью, свойственной именно художникам. Хотя его вклад почти остался незамеченным в то время, когда он преподавал в Венеции в 60-х годах. Все были так заняты политикой, что не смогли по достоинству оценить его вклад в мировое архитектурное образование.
Светильник Shogun Terra для Artemide
И еще один мастер, повлиявший на меня — Луис Кан. Мне повезло, что мы работали вместе на его проектом конференц-центра в Венеции, который так и не было реализован (как и венецианский госпиталь Ле Корбюзье). Вероятно, я впитал его подход смешанных, сплавленных пространств, его поэтику таинственности. Именно он научил меня разговору в архитектуре не с помощью технологий, а посредством памяти. Он один их самых великих интеллектуалов XX века. Он не только был в курсе всех технологически новшеств своего времени, он их предсказал — так же, как и ограничения, которые они налагают. И всегда настаивал на том, что архитектура должна отвечать нуждам современности.
Ресторан Fiore di Pietra, Monte Generoso, Швейцария, 2017
Об одном ресторане Мой стиль очень автобиографичный. Все здания, которые располагаются высоко в горах, напоминают мне о детстве. Горы были для меня целым миром, когда я был мальчиком. Я забирался повыше и смотрел вдаль, на границу с Италией. И всегда старался вскарабкаться повыше ранним утром, чтобы встретить рассвет. Вершина была для меня лучшим местом, чтобы увидеть мир – цветы, луга и солнце. И вот теперь «каменный цветок» (ресторан Fiore do Pitera) вырастает прямо на террасе, расположенной между двумя склонами.
Но, как это часто бывает, поэтическую идею приходится воплощать самыми сложными техническими средствами. В случае с этим рестораном тонны материалов были доставлены вертолетами прямо к террасе, где велось строительство. Другая часть поднималась на фуникулере. Никто об этом не задумывается, когда видит здание. И никто не думает о стоимости – в данном случае это были десятки миллионов евро. Этот ресторан воплощает одну очень близкую мне идею: архитектура вовсе не значит, что здание занимает место, мешает ему. Вместо этого здание становится частью этого места.
Церковь Church of The Holy Face в Черногории.
